«Так эта память горяча,
Что ею и обжечься можно»

Строками, которые озаглавили эту статью, начинается стихотворение «Дружба» Леонида Хаустова, которое он написал на фронте, защищая на Невском пяточке Ленинград. Память о блокаде Ленинграда, о его жителях и защитниках настолько горяча, что, когда к ней прикасаешься, она жжет и оставляет глубокие отметины в душе и на сердце. Но только пока мы помним и сохраняем наше прошлое, у нас есть будущее.     

Сентябрь сорок первого года обрушился ливнем огня,
И невские пенились воды, под шквалом дымясь и горя;
Сомкнулось вокруг Ленинграда кольцом море вражеских сил,
И страшное слово «блокада» тогда облетело весь мир.

(Воробьева Е.А. Подвиг Ленинграда)

Страницы блокадного дневника Василия Афанасьевича Педани (из коллекции СПб ГБУК Мемориальный музей "Разночинный Петербург")

8 сентября 1941 года, 82 года назад, вокруг Ленинграда сомкнулось кольцо блокады. В этот день подразделениям 20-й моторизованной дивизии немецкой группы армий «Север» удалось взять город Шлиссельбург (Петрокрепость), - так было окончательно прервано сухопутное сообщение Ленинграда с Большой землей. Долгих 872 дня боролся за жизнь осаждённый Ленинград. Оборона и блокада Ленинграда – одни из самых трагических и одновременно героических страниц в истории Великой Отечественной Войны.

Страшные дни, часы, минуты, которые пережили защитники и жители осажденного Ленинграда, невозможно описать словами. Немецкие войска и их союзники штурмовали город, методично разрушали его налетами авиации и обстрелами тяжелой артиллерии, они подвергали жителей Ленинграда жесточайшей блокаде. О событиях тех страшных дней написаны тысячи книг с воспоминаниями и свидетельствами очевидцев, записаны сотни интервью блокадников, сняты десятки документальных и художественных фильмов. И тем не менее никогда мы не сможем сказать, что мы знаем все о событиях тех страшных дней. Только те, кто жил в те страшные дни и ночи в Ленинграде, кто постоянно испытывал голод и холод, кто замерзал в очередях, чтобы получить тот невесомый кусочек хлеба, и не всегда получал даже его, кто ложился, вставал, работал и жил под непрерывными бомбежками и артиллерийскими обстрелами, кто из последних сил замёрзшими пальцами вел записи, которые немножко приближают нас к тем, кто не сдался, кто выстоял, кто сохранил и защитил для нас Ленинград, только они по-настоящему знают, что такое блокада! Предметы, документы, письма и дневники позволяют нам приблизиться к пониманию того, какими на самом деле были эти 872 дня и какими необыкновенными были люди, которые сохранили для нас Ленинград.

Спустя 82 года особую ценность в получении сведений о жизни жителей в осажденном Ленинграде все так же представляют дневники тех, кто на начало сентября 1941 года оставался в городе. Простая тетрадка, становившаяся дневником, для сотен жителей Ленинграда становилась собеседником, которому человек мог излить свои самые сокровенные мысли и страхи. Дневник представлял собой пространство, где человек, оказавшийся в бесчеловечных условиях, мог описать все то, что происходило с ним и вокруг него, осознавая, что это важно записать, важно оставить свидетельство происходящего, важно рассказать о том, как это было на самом деле, потому что даже в переписке сказать всей правды было невозможно.

Ценность дневников для будущего власти осознали уже в ноябре 1942 года, в период блокады, и в райкомы ВКП(б) были направлены Директивы о создании комиссий по сбору материалов о жизни города в осаде. Конечно, и, наверное, к счастью для нас, собрать все дневники было невозможно. Поэтому даже спустя много лет словно эхо далекой войны в музеи и архивы поступают все новые и новые дневники, письма, открытки и документы - свидетельства той страшной поры.

В 2010 году в наш музей был передан комплекс предметов от Василия Афанасьевича Педани, состоящий из 46 писем и открыток, датируемых августом 1941-январем 1942 гг., и дневник, который Василий Афанасьевич Педани вел в этот период.

Василий Афанасьевич Педани, судя по его дневнику, был удивительно чутким и интеллигентным человеком. Мы мало что знаем о его детстве и юности. Не знаем и то, как и когда Василий Афанасьевич попал в 1900-х годах в Петербург. Здесь Педани занимался книготорговлей и библиотечным делом, имел свой букинистический магазин «Возрождение». Магазин располагался у Пяти углов, на нынешней улице Рубинштейна в доме № 29/28, прямо над магазином располагалась квартира. В 1920-е года Педани работает уже в Институте Водного транспорта. В это же время семья переезжает в квартиру 22 в доме №22 на Чернышев переулок (ныне - улицу Ломоносова), где Василий Афанасьевич и проживал в 1940-1942 годах. До эвакуации в июле 1941 года в этой квартире вместе с Василием Афанасьевичем проживала семья его дочери Нины с мужем Николаем Михайловичем Ульрихом и 10-летним сыном Славой. Именно любимому внуку Славику Василий Афанасьевич посвятил свой дневник.

Дневник Василия Афанасьевича Педани состоит из 15 школьных сброшюрованных тетрадей в клеточку и в линейку, в ледериновой обложке, а также небольшого блокнота, в котором Василий Афанасьевич записал события с 27 июля 1941 по 15 сентября 1941 года, следующие записи снова продолжаются в тетрадках. Ценность этого дневника не только в том, что на его страницах перед нами в точном хронологическом порядке оживаю картины сражающегося города и с точностью до минут мы при желании можем проследить расписание фашистских авиационных налетов и воздушных тревог. Эти сведения содержатся во многих других дневниках. Дневник Василия Афанасьевича необычайно теплый и душевный. Находясь под обстрелами, а затем в осажденном городе, автор дневника полон забот о судьбе своих близких, строки дневника пропитаны любовью и заботой о них и о внуке Славике. Другой особенностью дневника является то, что записи начинаются еще до войны. Зачастую книги с воспоминаниями о блокаде и многие другие опубликованные дневники рассказывают нам о блокаде как бы «из блокады» или даже после нее, и мы ничего или мало что знаем о жизни этих людей до войны. Василий Афанасьевич начал вести дневник с новогодней ночи 1940-1941 годов, за 6 месяцев до начала войны. 

Василий Афанасьевич начал вести дневник, предложив внуку так же записывать все, что с ним происходит и о чем он думает. Дед пытался привить внуку аккуратность, усердие, умение четко излагать мысли. Но Славику было не до этого. Дедушка расстраивался, что внуку не хватает аккуратности и усердия. Перед отправлением эшелона, который увезет Славика в эвакуацию в Казань, они еще раз договорились со Славой вести записи, и потом при встрече прочитать их друг другу. В дневнике Василий Афанасьевич неоднократно повторяет, как интересно будет прочесть записи Славы о «его бытье-житье» в далекой Казани.

Тяжело осознавать, что этой встрече не суждено было состояться. Василий Афанасьевич Педани не переживет блокаду. А что же Славик? Славик вырос в Вячеслава Николаевича Ульриха и проживает теперь в Германии. И вдвойне ценно, что дневник его деда вернулся в Петербург и был передан другом и одноклассником Славика в послевоенные годы Робертом Гуговичем Одингом в наш Музей.

Первые страницы дневника написаны четким, аккуратным почерком. Василий Афанасьевич описывает мирную спокойную жизнь, вечера в кругу семьи, поход с внуком на елку, подмечает красоту природы, рассказывает о школьной жизни внука. Сквозь строки читается любовь и забота автора дневника о своих близких.

Весной и в начале лета Василий Афанасьевич с любовью пишет о дочери Нине и внуке Славике, подсмеивается над зятем Колей, по выходным семья дружно выезжает на дачу. В записи от 25 мая Василий Афанасьевич радуется теплому дню и рассказывает, что они с внуком посадили «огурцы, тыкву, редис, салат, укроп, шпинат, петрушку, лук, и даже сирень». В хлопотах и работе на даче прошел остаток мирного июня.

22 июня семья встретила на даче. Тихий и мирный день. «Чрезвычайный день. День больших неожиданностей. День огромнейших последствий», - запишет в своем дневнике Василий Андреевич. Страшную новость Василию Афанасьевичу принес сосед. И даже в этот день еще не верилось, что беда уже стоит на пороге: «Я никак не ожидал такого скорого начала у нас войны. Не думалось, чтобы Гитлер, занятый на Западе, набросился на нас».

 Первая воздушная тревога была объявлена в Ленинграде уже 25 июня. С этого момента перед нами в хронологическом порядке выстраиваются зарисовки последних предблокадных дней.

Где будет безопаснее? – отныне этот страшный вопрос мучает каждую семью, в которой есть дети.  «Предлагают мне эвакуироваться с Институтом, нашим. На Волгу. Я лично против – если только для Славика – записался», - пишет Василий Афанасьевич в дневнике 6 июля. Но Институт эвакуироваться не успел, а первую очередь, которая в эвакуацию выехала, чуть позже из-под Москвы вернули назад.

Вместе с дневником в Музей поступили письма Василия Афанасьевича Педани в Казань, куда была эвакуирована семья его дочери Нины Васильевны Ульрих. Письма написаны четким и аккуратным почерком чернилами, тогда как некоторые записи в дневнике выполнены графитным карандашом. Большая часть почтовых карточек – самодельные, картонные. На конвертах и почтовых карточках наклеены марки. На каждом письме и конверте имеется штамп «просмотрено военной цензурой» - военной цензуре по законам военного времени подвергалось любое отправление по территории страны. Хочется отметить, что среди писем, находящихся в нашем распоряжении, нет ни одной правки цензурой. Это говорит о том, что Василий Афанасьевич подает родным информацию очень дозированно и цензурирует себя сам. В дневнике от 14 октября 1941 года Василий Афанасьевич пишет: «Сообщить что-либо правдиво о нашем житье-бытье, о грозных налетах, о состоянии в каком находится Ленинград, заколачиваемый досками и фанерой, о настроениях в народе, весьма недовольном настоящим положением вещей, о недоверии и пренебрежении к сообщениям радио и газет, о голодном пайке, который все больше и больше урезается и становится все меньше и меньше, о том, что совсем нет картофеля, капусты, что керосина 1\2 л и того не найти, обо всем этом откровенно не напишешь…». Он жалуется, что письма выходят сухие и пустые, иногда и не написать сразу. Порой он надеется, что «они сумеют прочитать между строк», но надежда эта оказывается тщетной, по свидетельствам родственников, они в Казани тогда совсем ничего не знали о настоящем положении вещей в Ленинграде. «Мы живы пока сл. Б., а как живем вы вероятно сведения имеете», – пишет Василий Афанасьевич дочери в письме от 10 декабря 1941 года.

В записи от 14 декабря Василий Афанасьевич пишет с горькой иронией, но глубокой любовью к дочери: «Ниночка чудачка: она просит писать подробно: как мы живем, об обстановке боевой, и что мы кушаем…». Периодичность корреспонденции, которую Педани тщательно протоколирует в дневнике, говорит о том, что письма идут с задержкой.  Так 14.08.1941 года он сообщает дочери, что «вчера  вечером» получил письмо дочери от 4.08.41. А в конце декабря 1941 года он получает письма от родных, датированные серединой октября: так 15.11.1941 года он получил письмо от Ниночки от 14.10.1941, которое, в свою очередь, было ответом на его письмо от 28.09.1941. Срок доставки писем увеличивается.

Василий Афанасьевич пишет отдельно дочери и внуку, но понимает, что письма, предназначенные ей, будут читаться всей семьей. В конце письма от 10. 12. 1941 года в отец пишет дочери: «Это место ты, Ниночка, отрежь и не показывай Славику. Рыжика мы усыпили. Снежка тоже усыпили. Жаль Рыжика.».

Письма внуку пропитаны любовью и нежностью. Василий Афанасьевич вспоминает мирную жизнь, дает советы по режиму дня и рекомендует книги для чтения. Он намеренно избегает тем о тяжести блокадного быта.  В письме от 16 декабря 1941 года в письме внуку Педани описывает зиму, рассказывает о больших сугробах «и на Невском проспекте», отвечая на вопросы внука, он пишет: «Ты спрашиваешь почему у нас темно? Потому дорогой, что мы экономим теперь: свет, топливо и все для обороны…». В дневнике от 14 декабря 1941 года Василий Афанасьевич сообщает, что пишет внуку письмо и вспоминает слова внука одним зимним утром: «… ведь будет когда-нибудь светло, солнечно, тепло, хорошо!», и соглашается: «…будет же светлая пора – будет у нас радость встречи!».

И в этот момент всем сердцем хочется верить, что эта встреча будет, что она обязательно состоится. Но тучи над Ленинградом сгущаются все больше и больше жизнь оказавшихся в блокаде людей становится все труднее и труднее. «А с питанием у нас совсем плохо и все хуже, хуже..» - пишет Василий Афанасьевич в конце ноября 1941 года.

Записи декабря читать все сложнее и сложнее. Ситуация в городе все более и более осложняется. Василий Афанасьевич пишет о многочасовых очередях, из которых его родственницы часто возвращаются ни с чем, о постоянных обстрелах города, о том, что все хуже и хуже становится качество того небольшого кусочка хлеба, который положен по карточкам. Больно и невозможно читать эти страницы. Когда в столовой Института водного транспорта, в котором работал Педани им впервые дали дрожжевой суп, Василий Афанасьевич писал, что он так «воняет, что съесть его я не смог», когда тот же суп дали спустя несколько недель, некоторые дни которых не было даже хлеба, он съел его даже с некоторым удовольствием «хорошо съесть горяченького». Страшна запись от 20 декабря 1941 года: «Норма хлеба еще убавлена – 125 грамм.»

Ухудшается и питание в столовой. Запись от 13 января еще более страшная: «Обеда» у нас сегодня нет. Неизчего». И несмотря на это эти люди, замерзшие, голодные люди работали и продолжали жить, верить, надеяться…

Последнее письмо Василия Афанасьевича Педани датировано 17 января 1942 года. В дневнике об этом письме он записал: «Пишу письмо Ниночке: о смерти Сережи, а потом более иносказательно – о разных наших злоключениях – ясно, четко писать нельзя. Догадаются я думаю что умирают у нас от голода».

Дальнейшие записи даже читать сложно. Сложно, потому что страшно. «На наших скелетах теперь хорошо изучать анатомию…», «в городе нет воды», «как будто в Неве ее мало» - пишет 28 января 1942 года, обессиленный от голода Василий Афанасьевич, описывая увиденную им очередь за хлебом, хлеба нет, по слухам из-за того, что «на хлебзаводе нет воды». «Нет муки? Нет топлива? Нет транспорта? Жутко… Мороз продолжается и усиливается – воды почти во всех домах нет – света нигде… Бани не работают. Парикмахерские не работают. Столовые не работают. Что ж еще дальше?». 

В начале февраля Василий Афанасьевич сделал в дневнике краткую запись, ужасающую по своему содержанию: «… Заболел. Подвел желудок. Большое горе…». В Ленинграде, где не достать было лекарств, где доктора были такие же голодные и обессиленные Ленинградцы, которые каждый день совершали подвиг, принимая больных, о чем с периодически сообщает в своем дневнике Педани, помочь с бедой, приключившейся с ним могло только чудо. И очень этого чуда нам для Василия Афанасьевича хотелось. Следующая запись сделана 6 февраля в 10 часов:   «… напились чаю с хл. с маслом Прекрасно. Мороз на дворе продолжается. За эти дни я не выходил на улицу и не вел записей… многое бы надо записать… припомнить…». И кажется, что надежда есть. Последняя запись в дневнике В.А. Педани сделана 8 февраля 1942 года. Видно, что Василий Афанасьевич был уже очень слаб, и рука дрожала: «12 ч., холодно, лягу, укроюсь...».

Место, где похоронен Василий Афанасьевич Педани, точно не известно, но в алфавитном списке погибших в блокаду присутствует запись: «Педани Василий Афанасьевич, 1867 г. р. Место проживания: Чернышев пер., д. 22. Дата смерти: февраль 1942. Место захоронения: Волковское кладб.».

«Какая длинная зима,
Как время медленно крадется.
В ночи ни люди, ни дома
Не знают, кто из них проснется…»

Ю. Воронов «Февраль»

Мы должны знать о блокаде Ленинграда. Мы должны о ней говорить. Это страшно и это больно, это горячо и это обжигает. Но пока мы помним свое прошлое, у нас есть настоящее и есть будущее. Низкий поклон жителям и защитникам Ленинграда! Низкий поклон ветеранам!

«Так эта память горяча,
Что ею и обжечься можно»

Строками, которые озаглавили эту статью, начинается стихотворение «Дружба» Леонида Хаустова, которое он написал на фронте, защищая на Невском пяточке Ленинград. Память о блокаде Ленинграда, о его жителях и защитниках настолько горяча, что, когда к ней прикасаешься, она жжет и оставляет глубокие отметины в душе и на сердце. Но только пока мы помним и сохраняем наше прошлое, у нас есть будущее.     

Сентябрь сорок первого года обрушился ливнем огня,
И невские пенились воды, под шквалом дымясь и горя;
Сомкнулось вокруг Ленинграда кольцом море вражеских сил,
И страшное слово «блокада» тогда облетело весь мир.

(Воробьева Е.А. Подвиг Ленинграда)

Страницы блокадного дневника Василия Афанасьевича Педани (из коллекции СПб ГБУК Мемориальный музей "Разночинный Петербург")

8 сентября 1941 года, 82 года назад, вокруг Ленинграда сомкнулось кольцо блокады. В этот день подразделениям 20-й моторизованной дивизии немецкой группы армий «Север» удалось взять город Шлиссельбург (Петрокрепость), - так было окончательно прервано сухопутное сообщение Ленинграда с Большой землей. Долгих 872 дня боролся за жизнь осаждённый Ленинград. Оборона и блокада Ленинграда – одни из самых трагических и одновременно героических страниц в истории Великой Отечественной Войны.

Страшные дни, часы, минуты, которые пережили защитники и жители осажденного Ленинграда, невозможно описать словами. Немецкие войска и их союзники штурмовали город, методично разрушали его налетами авиации и обстрелами тяжелой артиллерии, они подвергали жителей Ленинграда жесточайшей блокаде. О событиях тех страшных дней написаны тысячи книг с воспоминаниями и свидетельствами очевидцев, записаны сотни интервью блокадников, сняты десятки документальных и художественных фильмов. И тем не менее никогда мы не сможем сказать, что мы знаем все о событиях тех страшных дней. Только те, кто жил в те страшные дни и ночи в Ленинграде, кто постоянно испытывал голод и холод, кто замерзал в очередях, чтобы получить тот невесомый кусочек хлеба, и не всегда получал даже его, кто ложился, вставал, работал и жил под непрерывными бомбежками и артиллерийскими обстрелами, кто из последних сил замёрзшими пальцами вел записи, которые немножко приближают нас к тем, кто не сдался, кто выстоял, кто сохранил и защитил для нас Ленинград, только они по-настоящему знают, что такое блокада! Предметы, документы, письма и дневники позволяют нам приблизиться к пониманию того, какими на самом деле были эти 872 дня и какими необыкновенными были люди, которые сохранили для нас Ленинград.

Спустя 82 года особую ценность в получении сведений о жизни жителей в осажденном Ленинграде все так же представляют дневники тех, кто на начало сентября 1941 года оставался в городе. Простая тетрадка, становившаяся дневником, для сотен жителей Ленинграда становилась собеседником, которому человек мог излить свои самые сокровенные мысли и страхи. Дневник представлял собой пространство, где человек, оказавшийся в бесчеловечных условиях, мог описать все то, что происходило с ним и вокруг него, осознавая, что это важно записать, важно оставить свидетельство происходящего, важно рассказать о том, как это было на самом деле, потому что даже в переписке сказать всей правды было невозможно.

Ценность дневников для будущего власти осознали уже в ноябре 1942 года, в период блокады, и в райкомы ВКП(б) были направлены Директивы о создании комиссий по сбору материалов о жизни города в осаде. Конечно, и, наверное, к счастью для нас, собрать все дневники было невозможно. Поэтому даже спустя много лет словно эхо далекой войны в музеи и архивы поступают все новые и новые дневники, письма, открытки и документы - свидетельства той страшной поры.

В 2010 году в наш музей был передан комплекс предметов от Василия Афанасьевича Педани, состоящий из 46 писем и открыток, датируемых августом 1941-январем 1942 гг., и дневник, который Василий Афанасьевич Педани вел в этот период.

Василий Афанасьевич Педани, судя по его дневнику, был удивительно чутким и интеллигентным человеком. Мы мало что знаем о его детстве и юности. Не знаем и то, как и когда Василий Афанасьевич попал в 1900-х годах в Петербург. Здесь Педани занимался книготорговлей и библиотечным делом, имел свой букинистический магазин «Возрождение». Магазин располагался у Пяти углов, на нынешней улице Рубинштейна в доме № 29/28, прямо над магазином располагалась квартира. В 1920-е года Педани работает уже в Институте Водного транспорта. В это же время семья переезжает в квартиру 22 в доме №22 на Чернышев переулок (ныне - улицу Ломоносова), где Василий Афанасьевич и проживал в 1940-1942 годах. До эвакуации в июле 1941 года в этой квартире вместе с Василием Афанасьевичем проживала семья его дочери Нины с мужем Николаем Михайловичем Ульрихом и 10-летним сыном Славой. Именно любимому внуку Славику Василий Афанасьевич посвятил свой дневник.

Дневник Василия Афанасьевича Педани состоит из 15 школьных сброшюрованных тетрадей в клеточку и в линейку, в ледериновой обложке, а также небольшого блокнота, в котором Василий Афанасьевич записал события с 27 июля 1941 по 15 сентября 1941 года, следующие записи снова продолжаются в тетрадках. Ценность этого дневника не только в том, что на его страницах перед нами в точном хронологическом порядке оживаю картины сражающегося города и с точностью до минут мы при желании можем проследить расписание фашистских авиационных налетов и воздушных тревог. Эти сведения содержатся во многих других дневниках. Дневник Василия Афанасьевича необычайно теплый и душевный. Находясь под обстрелами, а затем в осажденном городе, автор дневника полон забот о судьбе своих близких, строки дневника пропитаны любовью и заботой о них и о внуке Славике. Другой особенностью дневника является то, что записи начинаются еще до войны. Зачастую книги с воспоминаниями о блокаде и многие другие опубликованные дневники рассказывают нам о блокаде как бы «из блокады» или даже после нее, и мы ничего или мало что знаем о жизни этих людей до войны. Василий Афанасьевич начал вести дневник с новогодней ночи 1940-1941 годов, за 6 месяцев до начала войны. 

Василий Афанасьевич начал вести дневник, предложив внуку так же записывать все, что с ним происходит и о чем он думает. Дед пытался привить внуку аккуратность, усердие, умение четко излагать мысли. Но Славику было не до этого. Дедушка расстраивался, что внуку не хватает аккуратности и усердия. Перед отправлением эшелона, который увезет Славика в эвакуацию в Казань, они еще раз договорились со Славой вести записи, и потом при встрече прочитать их друг другу. В дневнике Василий Афанасьевич неоднократно повторяет, как интересно будет прочесть записи Славы о «его бытье-житье» в далекой Казани.

Тяжело осознавать, что этой встрече не суждено было состояться. Василий Афанасьевич Педани не переживет блокаду. А что же Славик? Славик вырос в Вячеслава Николаевича Ульриха и проживает теперь в Германии. И вдвойне ценно, что дневник его деда вернулся в Петербург и был передан другом и одноклассником Славика в послевоенные годы Робертом Гуговичем Одингом в наш Музей.

Первые страницы дневника написаны четким, аккуратным почерком. Василий Афанасьевич описывает мирную спокойную жизнь, вечера в кругу семьи, поход с внуком на елку, подмечает красоту природы, рассказывает о школьной жизни внука. Сквозь строки читается любовь и забота автора дневника о своих близких.

Весной и в начале лета Василий Афанасьевич с любовью пишет о дочери Нине и внуке Славике, подсмеивается над зятем Колей, по выходным семья дружно выезжает на дачу. В записи от 25 мая Василий Афанасьевич радуется теплому дню и рассказывает, что они с внуком посадили «огурцы, тыкву, редис, салат, укроп, шпинат, петрушку, лук, и даже сирень». В хлопотах и работе на даче прошел остаток мирного июня.

22 июня семья встретила на даче. Тихий и мирный день. «Чрезвычайный день. День больших неожиданностей. День огромнейших последствий», - запишет в своем дневнике Василий Андреевич. Страшную новость Василию Афанасьевичу принес сосед. И даже в этот день еще не верилось, что беда уже стоит на пороге: «Я никак не ожидал такого скорого начала у нас войны. Не думалось, чтобы Гитлер, занятый на Западе, набросился на нас».

 Первая воздушная тревога была объявлена в Ленинграде уже 25 июня. С этого момента перед нами в хронологическом порядке выстраиваются зарисовки последних предблокадных дней.

Где будет безопаснее? – отныне этот страшный вопрос мучает каждую семью, в которой есть дети.  «Предлагают мне эвакуироваться с Институтом, нашим. На Волгу. Я лично против – если только для Славика – записался», - пишет Василий Афанасьевич в дневнике 6 июля. Но Институт эвакуироваться не успел, а первую очередь, которая в эвакуацию выехала, чуть позже из-под Москвы вернули назад.

Вместе с дневником в Музей поступили письма Василия Афанасьевича Педани в Казань, куда была эвакуирована семья его дочери Нины Васильевны Ульрих. Письма написаны четким и аккуратным почерком чернилами, тогда как некоторые записи в дневнике выполнены графитным карандашом. Большая часть почтовых карточек – самодельные, картонные. На конвертах и почтовых карточках наклеены марки. На каждом письме и конверте имеется штамп «просмотрено военной цензурой» - военной цензуре по законам военного времени подвергалось любое отправление по территории страны. Хочется отметить, что среди писем, находящихся в нашем распоряжении, нет ни одной правки цензурой. Это говорит о том, что Василий Афанасьевич подает родным информацию очень дозированно и цензурирует себя сам. В дневнике от 14 октября 1941 года Василий Афанасьевич пишет: «Сообщить что-либо правдиво о нашем житье-бытье, о грозных налетах, о состоянии в каком находится Ленинград, заколачиваемый досками и фанерой, о настроениях в народе, весьма недовольном настоящим положением вещей, о недоверии и пренебрежении к сообщениям радио и газет, о голодном пайке, который все больше и больше урезается и становится все меньше и меньше, о том, что совсем нет картофеля, капусты, что керосина 1\2 л и того не найти, обо всем этом откровенно не напишешь…». Он жалуется, что письма выходят сухие и пустые, иногда и не написать сразу. Порой он надеется, что «они сумеют прочитать между строк», но надежда эта оказывается тщетной, по свидетельствам родственников, они в Казани тогда совсем ничего не знали о настоящем положении вещей в Ленинграде. «Мы живы пока сл. Б., а как живем вы вероятно сведения имеете», – пишет Василий Афанасьевич дочери в письме от 10 декабря 1941 года.

В записи от 14 декабря Василий Афанасьевич пишет с горькой иронией, но глубокой любовью к дочери: «Ниночка чудачка: она просит писать подробно: как мы живем, об обстановке боевой, и что мы кушаем…». Периодичность корреспонденции, которую Педани тщательно протоколирует в дневнике, говорит о том, что письма идут с задержкой.  Так 14.08.1941 года он сообщает дочери, что «вчера  вечером» получил письмо дочери от 4.08.41. А в конце декабря 1941 года он получает письма от родных, датированные серединой октября: так 15.11.1941 года он получил письмо от Ниночки от 14.10.1941, которое, в свою очередь, было ответом на его письмо от 28.09.1941. Срок доставки писем увеличивается.

Василий Афанасьевич пишет отдельно дочери и внуку, но понимает, что письма, предназначенные ей, будут читаться всей семьей. В конце письма от 10. 12. 1941 года в отец пишет дочери: «Это место ты, Ниночка, отрежь и не показывай Славику. Рыжика мы усыпили. Снежка тоже усыпили. Жаль Рыжика.».

Письма внуку пропитаны любовью и нежностью. Василий Афанасьевич вспоминает мирную жизнь, дает советы по режиму дня и рекомендует книги для чтения. Он намеренно избегает тем о тяжести блокадного быта.  В письме от 16 декабря 1941 года в письме внуку Педани описывает зиму, рассказывает о больших сугробах «и на Невском проспекте», отвечая на вопросы внука, он пишет: «Ты спрашиваешь почему у нас темно? Потому дорогой, что мы экономим теперь: свет, топливо и все для обороны…». В дневнике от 14 декабря 1941 года Василий Афанасьевич сообщает, что пишет внуку письмо и вспоминает слова внука одним зимним утром: «… ведь будет когда-нибудь светло, солнечно, тепло, хорошо!», и соглашается: «…будет же светлая пора – будет у нас радость встречи!».

И в этот момент всем сердцем хочется верить, что эта встреча будет, что она обязательно состоится. Но тучи над Ленинградом сгущаются все больше и больше жизнь оказавшихся в блокаде людей становится все труднее и труднее. «А с питанием у нас совсем плохо и все хуже, хуже..» - пишет Василий Афанасьевич в конце ноября 1941 года.

Записи декабря читать все сложнее и сложнее. Ситуация в городе все более и более осложняется. Василий Афанасьевич пишет о многочасовых очередях, из которых его родственницы часто возвращаются ни с чем, о постоянных обстрелах города, о том, что все хуже и хуже становится качество того небольшого кусочка хлеба, который положен по карточкам. Больно и невозможно читать эти страницы. Когда в столовой Института водного транспорта, в котором работал Педани им впервые дали дрожжевой суп, Василий Афанасьевич писал, что он так «воняет, что съесть его я не смог», когда тот же суп дали спустя несколько недель, некоторые дни которых не было даже хлеба, он съел его даже с некоторым удовольствием «хорошо съесть горяченького». Страшна запись от 20 декабря 1941 года: «Норма хлеба еще убавлена – 125 грамм.»

Ухудшается и питание в столовой. Запись от 13 января еще более страшная: «Обеда» у нас сегодня нет. Неизчего». И несмотря на это эти люди, замерзшие, голодные люди работали и продолжали жить, верить, надеяться…

Последнее письмо Василия Афанасьевича Педани датировано 17 января 1942 года. В дневнике об этом письме он записал: «Пишу письмо Ниночке: о смерти Сережи, а потом более иносказательно – о разных наших злоключениях – ясно, четко писать нельзя. Догадаются я думаю что умирают у нас от голода».

Дальнейшие записи даже читать сложно. Сложно, потому что страшно. «На наших скелетах теперь хорошо изучать анатомию…», «в городе нет воды», «как будто в Неве ее мало» - пишет 28 января 1942 года, обессиленный от голода Василий Афанасьевич, описывая увиденную им очередь за хлебом, хлеба нет, по слухам из-за того, что «на хлебзаводе нет воды». «Нет муки? Нет топлива? Нет транспорта? Жутко… Мороз продолжается и усиливается – воды почти во всех домах нет – света нигде… Бани не работают. Парикмахерские не работают. Столовые не работают. Что ж еще дальше?». 

В начале февраля Василий Афанасьевич сделал в дневнике краткую запись, ужасающую по своему содержанию: «… Заболел. Подвел желудок. Большое горе…». В Ленинграде, где не достать было лекарств, где доктора были такие же голодные и обессиленные Ленинградцы, которые каждый день совершали подвиг, принимая больных, о чем с периодически сообщает в своем дневнике Педани, помочь с бедой, приключившейся с ним могло только чудо. И очень этого чуда нам для Василия Афанасьевича хотелось. Следующая запись сделана 6 февраля в 10 часов:   «… напились чаю с хл. с маслом Прекрасно. Мороз на дворе продолжается. За эти дни я не выходил на улицу и не вел записей… многое бы надо записать… припомнить…». И кажется, что надежда есть. Последняя запись в дневнике В.А. Педани сделана 8 февраля 1942 года. Видно, что Василий Афанасьевич был уже очень слаб, и рука дрожала: «12 ч., холодно, лягу, укроюсь...».

Место, где похоронен Василий Афанасьевич Педани, точно не известно, но в алфавитном списке погибших в блокаду присутствует запись: «Педани Василий Афанасьевич, 1867 г. р. Место проживания: Чернышев пер., д. 22. Дата смерти: февраль 1942. Место захоронения: Волковское кладб.».

«Какая длинная зима,
Как время медленно крадется.
В ночи ни люди, ни дома
Не знают, кто из них проснется…»

Ю. Воронов «Февраль»

Мы должны знать о блокаде Ленинграда. Мы должны о ней говорить. Это страшно и это больно, это горячо и это обжигает. Но пока мы помним свое прошлое, у нас есть настоящее и есть будущее. Низкий поклон жителям и защитникам Ленинграда! Низкий поклон ветеранам!